Наступило 1 сентября, и в моей памяти всплывает когда-то виденная сценка.Учительница Полина Семёновна расхаживает между рядами низеньких парт и диктует нам, первоклассникам, из букваря: "Ма-ша ест ка-шу... Написали? Ма-ша ест ка-шу. Точка. С большой буквы: Хо-ро-ша ка-ша..." На дворе осень сорок четвертого года, наша семья только возвратилась из эвакуации. Первая моя школа была рядом с нашим домом на Ордынке. Все мои соученики были оборвыши и заморыши, и все постоянно хотели есть. А в классе нас было сорок с лишним человек.
В школьном сортире старшеклассники курили и играли в "расшибалку". Популярной у тогдашних учеников была некая песня, она пародировала знаменитый в те годы "Марш артиллеристов":
Горит в душе у нас большая папироса,
И в школу ходим мы лишь "пары" получать.
Мелькают дневники,
залитые чернилом,
Когда идём к доске
уроки отвечать.
Ученики, директор
дал приказ:
Поймать училку и выбить правый глаз!
И сотни тысяч матерей
Стоят у булочных дверей
И просят милостыню дать им поскорей!
Школу я сразу же и люто возненавидел на всю жизнь. Класс был первым в моей жизни стадом или, по-советски, коллективом. Я никогда не был слабейшим, надо мною никогда не измывались, и дрался я со всеми наравне. Но опасность всегда ощущалась: вдруг вся эта гогочущая свора набросится на тебя? Хватит ли тогда сил и характера противостоять им?
Чтобы не портить отношения с родителями и избегать учительских придирок, двоек я старался не получать, но и к хорошим отметкам отнюдь не стремился.
И ещё воспоминание. Мы с моим одноклассником стоим лицом к лицу.
– Стыкнемся? – говорю я.
– Стыкнемся! – отвечает он и добавляет. – До первой кровянки?
– Нет, – говорю я. – До первой слезянки!
Мы отбрасываем в сторону свои портфели, и "стычка" начинается. Прочие ученики нашего второго "А" класса окружают нас и наблюдают за тем, как мы дерёмся... Категорически запрещается кусаться, бить друг друга ногами и т. д.
В драках у меня был один недостаток: если противник ударял меня по носу, сразу же появлялась кровь. Вот почему я дрался не "до кровянки", а "до слезянки". Заставить меня расплакаться было крайне трудно.
Вспоминается мне учитель физкультуры – красная физиономия, голос хриплый, пропитой... Звали его Василий Васильевич.
Он, бывало, выстраивал своих учеников в шеренгу, оглядывал их мрачным взглядом и говорил, ни к кому персонально не адресуясь: "Хулигань-ё-ё-ё... Сволочь-ё-ё-ё..."
Тут следует напомнить, что в те времена обучение мальчиков и девочек было раздельное, и Василий Васильевич был преподавателем мужской школы.
Самая большая радость тех лет – начало летних каникул. Самое большое горе – их окончание, приближение нового учебного года.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.