Колонка историка Льва Лурье для Metro
Моя мама Ирина Ганелина, в будущем создатель первой в СССР кардиологической реанимации, в 1941 году училась в Первом медицинском институте. Студентов отправили копать окопы на Ораниенбаумском рубеже. 29 августа за ней приехал отец – мой дед Ефим Ганелин, интендант военно-полевого госпиталя, отправлявшегося на фронт (бабушка – Лидия Ганелина – в это время служила военврачом под Мурманском). Дед потребовал, чтобы мама срочно собиралась: её назначили медсестрой в его госпиталь, поезд отходит завтра.
Комсомолке Ганелиной смертельно не хотелось покидать однокурсников, в этом был, как ей казалось, привкус дезертирства. Но отец и родина звали на фронт, и Ганелины отправились на Московский вокзал. Ждали с вещами сутки, наконец выяснилось: немцы взяли Мгу, поезда из Ленинграда не ходят, госпиталь остаётся в городе. Мама вспоминала потом, что случившееся казалось ей величайшим счастьем: можно вернуться к приятелям, снова рыть окопы, не чувствовать себя предательницей. Между тем 8 сентября в половине шестого утра полк немецкой 20-й мотодивизии атаковал и занял Шлиссельбург. Кольцо блокады сомкнулось полностью. Почти половина из тех, кто остался, погибли.
Ирина Ганелина оставалась в Ленинграде до марта 1942-го; каждый день ходила пешком от дома на углу Суворовского и 9-й Советской на Берёзовую аллею Каменного острова, вечером, если не суточное дежурство, обратно. Из её немногочисленных рассказов помню: холод ещё хуже голода, нельзя в сомнамбулическом походе по промёрзшему городу ориентироваться на спину впереди идущего: не дай бог, умрёт. Надо выбрать что-то монументальное: минареты Соборной мечети, башенки Каменноостровского (тогда, конечно, Кировского).
Она эвакуировалась по Дороге жизни, как ещё миллион горожан, и, как они, о блокаде вспоминать не хотела. Путь через Ладогу был бегством от смерти; кто не уехал, скорее всего, умер. Миллион человек – больше, чем в Дрездене, Нагасаки, Хиросиме, Лондоне, Берлине, Гамбурге и других городах-страдальцах, вместе взятых. Больше мирных жителей нашего города количественно пострадали только жертвы Холокоста.
Настоящие блокадники не любили вспоминать о трагедии ещё и потому, что их рассказам было трудно встроиться в официальный миф героической защиты Ленинграда во имя родных Советской власти и Коммунистической партии. Ленинградцы ничего не обороняли, а просто попались в смертельную ловушку. Солдаты и офицеры Ленинградского и Волховского фронтов не оборонялись, они непрерывно героически, с огромными потерями атаковали гитлеровцев: вермахт город штурмовать не хотел, боялся потерь.
Про миллион убитых Гитлером земляков мы вспоминаем исключительно формально. "Никто не забыт, и ничто не забыто" – слова Ольги Берггольц высечены на Пискарёвском кладбище. Кто умер в вашем доме, квартале, на месте, где вы работаете? Имена забыты. Вместо конкретных людей – салют, каша из полевой кухни, образцы военной техники, танцы под "Давай, товарищ, закурим по одной": дикость.
В Израиле в память павших останавливается жизнь. В Хиросиму несут со всей Японии бумажных журавликов. Жители Дрездена в годовщины бомбардировки берутся за руки, образуя живое кольцо.
Благодаря томским журналистам мы научились "Бессмертному полку" – великому шествию в честь погибших в Великой Отечественной. Давайте Восьмого сентября соберёмся и прочтём в разных местах одновременно имена погибших. Тех, кто, в отличие от моей мамы, а может, и ваших мам, не сумел переправиться через Ладогу. Чтение имён погибших начнётся в полдень в Доме журналистов, музеях Ахматовой и Достоевского, Эрмитаже и Русском музее, в Российской национальной библиотеке. Полный список площадок, время, порядок чтения смотрите на www.leningrad1941.ru.