Сейчас Евгению Филипповичу 95. Он стоит передо мной в костюме – красивый человек с тёплым взглядом, смотрит прямо в глаза: – Спрашивайте что хотите, пока мы живы...
Ему с 4 лет пришлось жить без родителей: мама умерла, а отца он не помнил. В 1941 году его братьев призвали на войну, а он подростком с другими деревенскими ребятами ушёл в партизаны.
– Сейчас я живу в Москве, но родился в Смоленской области, работал в совхозе. Когда началась война, по ночам взрослым нельзя было выходить из дома, и нас, пацанов, стали отправлять в разведку. Мы смотрели за мостами – и не только. Немец вырубил весь лес на 50 метров со стороны железной дороги. Ставил полицию. Но наши партизаны умудрялись подрывать пути, рельсы, мосты на трассах. Но в мае 1943-го, когда я с другом Петей Лисичкиным вышел в разведку, нас схватили эсэсовцы. У нас не было пропуска. Нас осмотрели, обыскали, загрузили в машину и отправили в тюрьму.
Дальше были тюрьмы: Рудня, Витебск... Пока наконец не состоялся его перевод в Освенцим.
– В тюрьме нас постоянно пытали. Пока шёл допрос, привязывали за руки и за ноги к лавке и избивали плётками. Допрос в Рудне шёл месяц. То же самое в Витебске. Когда перевезли в Освенцим, мы удивились: всё освещено. Россия была тёмная, а тут... Кто из нас знал тогда, что такое концлагерь? Нас, 14-летних пацанов, отобрали и провели в санпропускник. Провели санобработку и повели под холодный душ. Находиться под ним было невозможно. Нас плётками под него загнали. Потом обрили наголо и набили номер: 149568. Он и сейчас у меня на левой руке. Дали полосатую одёжу, брюки, деревянные башмаки... А у нас ноги маленькие. Мы их надеваем, а нам неудобно. Дали поесть. И отправили в барак на карантин.
По словам Ковалёва, трудности начались с первого дня:
– Как только наступал подъём, нас начинали гонять: заставляли бегать, кататься по полу, как брёвна. И всё это до потери сознания. Уже в бараке нам объяснил один из военнопленных, что нужно следить за температурой – иначе всё, заметят и переведут в больничный барак, из которого путь только в газовую камеру. После карантина в живых мало кто остался. Потом Евгений Филиппович попал в рабочий барак. Трудиться приходилось с утра до ночи. А ещё детей в лагере отбирали для медицинских опытов под руководством того самого доктора-садиста Йозефа Менгеле. И Евгений Филиппович тоже мог стать жертвой чудовищных экспериментов.
– Однажды нас, пацанов по 15–17 лет, отобрали "на селекцию". Перестали гонять на работу, мы убирались в бараке. И вот к нам приехал Менгеле со своими людьми. Целую неделю шёл отбор. Но мне, слава Богу, удалось его не пройти. Следующий переломный момент случился ближе к концу войны.
– В лагере были цыгане. Они не работали. Из их барака доносился шум. И вот однажды шум прекратился... Их расстреляли, а на их место перевели нас. Мы уже ждали, когда и нас убьют, но неожиданно нас погрузили в вагоны и отправили в Судеты, где находился "филиал Освенцима". То же самое: лагерь, бараки. Только голову обривали не просто наголо, а оставляли полоску ото лба до шеи. Мы ходили как барсуки.
Из лагеря Евгений Филиппович был освобождён в январе 1945-го, примерно тогда же, когда и узники "главного Освенцима".
– В лагере были чехи, французы... Все нации. Они говорили, что скоро русские придут. И действительно, пришли советские войска и нас освободили...
Спрашиваю у Евгения Филипповича, было ли за это время что-то хорошее. Слышал, что люди в лагерях пели песни, чтобы выжить...
– Что ты? Какие песни?! Там каждый день был сложен. Нам было не до этого. Мы не хотели думать о жизни. Мы ждали, что вот-вот придёт день и нас сожгут...
И всё же, отвечая на следующий вопрос, он, глядя на меня, неожиданно впервые за наш разговор улыбается:
– Почему я тогда выжил?.. Потому что и так жил в условиях тяжёлых. И вот вытянул. Может, просто повезло.
Источник: gazetametro.ru
